Задняя часть дома, в котором жили рав из Бриска и еще один еврей, была разрушена бомбой. Сосед рава сидел на земле в глубоком молчании. Кто в те ро­ковые дни не был подавлен чудовищными потерями? У кого не щемило сердце от того, что все самое доро­гое в жизни погибло в считанные дни? Рабби попытался утешить соседа.

— Реб ид, — сказал он, — не предавайтесь мрач­ным мыслям. Вспомните — ведь сегодня йом тов. В этом году Суккот начался с царат рабим, когда ев­рейская община скорбит, оплакивая понесенные поте­ри. Но если мы сплотимся в нашем общем горе, то найдем в себе силы, чтобы возвыситься над бедой ка­ждого.

— Ребе, — в волнении произнес сосед, — не это убивает меня. Душа болит о другом: как я нынче смо­гу исполнить мицву благословения этрога завтра утром?

— Если именно это тревожит вас, мой дорогой друг, — я помогу вам! Этрог при мне.

— Неужели, ребе? Не может быть! — И человек ожил в мгновенье ока. Он вскочил на ноги, будто заново родившись. Лицо этого еврея, чудом выживше­го под бомбами, вмиг просветлело. Едва улеглась дол­го мучившая его тревога, изможденный сосед уснул сном праведника. Уснул вскоре и реб Велвел.

Еще не рассвело, когда рава разбудил гул толпы. Он осторожно приблизился к двери своего убежища и с удивлением увидел длинную очередь евреев, вытя­нувшуюся на несколько кварталов. И тогда сосед рас­сказал ему о благочестии и преданности варшавских евреев своей вере. — Нынче всего четыре лулавим и этрогим на всю Варшаву, — начал он, — ведь немцы еще до Рош Ашана разбомбили все, что двигалось в столицу, не говоря уж о поездах. Вот ни один этрог и не попал в Варшаву. Так что на всех варшавских евреев осталось всего три этрогим. И когда вы сказали мне, что у вас есть еще один, четвертый, я обмолвился об этом кое-кому, и слух тут же разнесся по всему городу. Эти люди стоят здесь со вчерашнего вечера. Они простоя­ли всю ночь, невзирая на немецкий комендантский час, преодолевая страх, — только бы исполнить мицву.

— Я знаю, — продолжал сосед, — никому нельзя оказывать предпочтение в таком деле. Каждый должен ждать своей очереди, чтобы исполнить мицву. Но здесь есть один старик, который пришел из предмес­тий Праги, а очередь его раньше, чем к концу дня, не подойдет. Нельзя ли в порядке исключения пропус­тить его вперед? Ему ведь надо успеть вернуться до­мой ко второму дню Суккот, чтобы поспеть на йом тов шени и похоронить одного из погибших в его семье.

Рав согласился и тут же воскликнул: — Эти евреи, проявившие столько преданности ве­ре, должны исполнить мицву раньше меня! Разве мо­гу я сравниться с такими необыкновенными людьми!?

На рассвете взвыли сирены. Подъехали грузовики с немецкими солдатами. Они спрыгивали на землю и сразу набрасывались на толпу евреев, орудуя направо и налево прикладами.

— Вы что, не знаете, что объявлен комендантский час! — кричали солдаты. — Мы раздавили вашу поль­скую армию, а вы еще смеете бросать нам вызов!

Раздались вопли избиваемых и стоны упавших на землю раненых. Разогнав всех, немцы отправились на расправу с другими евреями.

Однако спустя пять минут та же очередь стояла на прежнем месте. Евреи с нетерпением ожидали рассве­та, чтобы исполнить драгоценную мицву.

Ехезкель Ляйтнер